“Write. Write until it stops hurting.” (Six Word Story #40)
Сложно назвать этот фик поздравительным, право слово... Ася как всегда не в ногу
Но в общем тут около двух тыщ слов, R, слэш и эммм... запутанный пейринг.
Весна.
Эсгарот засыпал. Потихоньку гасли свечи и масляные лампы в мутных оконцах, успокаивалась вода в каналах. Лодки замерли до утра, похожие на спящих темных рыб с раздутыми боками. Ночь наслаивалась холодом поверх воды и разбухших мостков, старое дерево похрустывало от морозца. Начало весны, когда ночи еще ледяные и пахнут дымом, а утром на причалах скользко и опасно. Днем солнце выходит из-за туч, плавит снег и ледяные глыбы в проулках, пронизывает зимнюю еще, бурую воду тонкими нитями света, и будто бы сам город выглядит приветливым и милым, гораздо более милым, чем есть на самом деле. Но солнце садится, прячется за горами, и Эсгарот снова становится настоящим – темным, сырым и вонючим.
читать дальшеСигрид чистила пальто отца. Снова и снова проходилась она щеткой по старой коже, будто надеясь, что уйдут сами собой потертости и царапины, но сделать с этим уже ничего было нельзя. Старый глухой шов под рукавом накрыт новым, из более светлой нитки. Это Сигрид зашивала по осени. А заплату на боку ставил сам отец. Он варил густой, дурно пахнущий клей из рыбьей кожи и крупяной шелухи, долго смазывал сложенный вчетверо клочок мешковины, прежде чем приладить его к прорехе, а потом оставил на всю ночь под камнем, которым обычно придавливали соленую рыбу в кадушке. Заплата вышла прочная и жесткая, Сигрид казалось, что пришить у нее вышло бы лучше.
– Ну что, готово?
Бард вошел в комнату неслышно, Сигрид вздрогнула от звука его голоса.
– Почти. Еще немного.
– Не старайся слишком. Бургомистру все равно, чистое ли у меня пальто.
Сигрид помолчала, выдохнула сквозь зубы. Ей хотелось сказать, что она понимает. Что ей очень жаль, так жаль отца, что она хотела бы изменить что-то, облегчить его долю, чтобы не был Бард так болезненно и страшно бледен, чтобы не сидел у двери с самого утра, с пустыми глазами и складкой между бровей… Но что она могла сделать?
– Поешь что-нибудь? Есть хлеб, немного бобов.
– Нет, не хочу. Да и не нужно, мало ли что. Поешьте без меня и ложитесь спать. Мне будет спокойнее.
Щетка в руке Сигрид замерла, но тут же махнула по коже снова. Они оба знали, что не получится так. Сигрид не сможет спать, а Бард не останется спокойным. Она будет против воли прислушиваться к звукам снаружи, надеясь угадать его нетвердую походку, а он постарается не шуметь, не стонать, раздеваясь, не греметь пузырьками с настоем, которым промывают раны.
– Пора.
Баин вздрогнул в своем потаенном уголке под крышей и часто заморгал. Тильда замерла под одеялом и перестала дышать. Зашуршало старое пальто, скрипнула дверь, дробный топот по ступеням – ушел Бард.
– Ну вот, – произнесла Сигрид спокойным, как ей казалось, уверенным голосом, – отец получит новую лицензию на год и можно смолить лодку. Все будет хорошо.
Она села на скамеечку и разгладила передник, невидящим взглядом упираясь в закрытую дверь. Тильда закусила угол подушки и плотно зажмурила глаза. Баин шмыгал носом и старательно считал невидимые сквозь ночные облака звезды.
Темнота за окнами казалась густой непроглядной водой. Огонь в камине ревел не смолкая, но бургомистру казалось, что весь жар от него улетает в широкую трубу, обогревая небо. У него начинали ныть кости, локти, колени – значит, поднимается ветер, скоро пойдет дождь. Бургомистр ненавидел свой город, эту зловонную, гниющую дыру на болоте, но кто сказал, что в другом месте сложится лучше? Иногда он мечтал об открытой веранде с каменными плитами на полу, о гроздьях винограда, свисающих с заплетенного зеленью потолка, о теплом море и долгом лете. Бургомистр убаюкивал себя этими мыслями, представляя анфиладу прохладных комнат, за окнами которых щедро лился золотой жаркий полдень, горячий песок и невиданные деревья с плюмажами из листьев на макушках. Он видел себя успешным и любимым правителем торгового города, рынки которого ломятся от товаров, а караваны прибывают из всех уголков Средиземья. Бургомистр вставал бы с рассветом каждое утро и завтракал на веранде, пока ласковое солнце грело его спину.
– Ты всегда встаешь так рано, что я не успеваю поцеловать тебя, – шепот щекочет его ухо, мягкий поцелуй ложится на висок.
– Много работы, ты же знаешь.
– Весь в делах, постоянно, – усмехается его ночная страсть привычно, садясь за стол напротив.
Бургомистр любит смотреть, как янтарно переливается солнце в волосах, как щурятся от света глаза, как капля виноградного сока скользит от уголка рта… В такие моменты он готов бросить все и целый день нежиться в шелках полутемной спальни, срывая поцелуи и тихие стоны с этих губ.
– Милорд?
Вкрадчивый голос Альфрида прорвался сквозь столбы солнечного света, видение медленно растаяло, оставляя во рту горькое послевкусие виноградной косточки. Бургомистр плотнее закутался в меховую накидку, с противным скрипом придвигаясь на стуле к огню.
– Ну что у тебя, Альфрид?
– Он здесь, – помощник подобострастно улыбнулся, демонстрируя плохие зубы.
– Кто здесь?
– Бард, милорд. Пришло время продления его лицензии, помните?
– Сегодня? Уже?
Бургомистр встал со стула, и тут же заныли притихшие было колени, в пояснице прострелило чем-то ледяным и колючим; он оперся о стену и почувствовал, как куском свинца ложится в его груди тяжелая, злая тоска. Не тот это гость, к приходу которого нужно готовиться. Ему не нужно накрывать стол и готовить постель, и веселых бесед вести не обязательно, потому что нет на свете солнечной веранды с каменным полом, а виноград под солнцем растит кто-то другой.
– Пусть приходит.
Бард вошел молча и уставился себе под ноги.
– Значит, за новой лицензией, так? – бургомистр усмехнулся криво, подходя к столу.
Здесь еще красовались остатки ужина – куриные и рыбные кости, недопитый бренди в бокале с плавающей там хлебной коркой, грязные тарелки, пятна от соуса.
– Альфрид, убери это. Так что же ты молчишь, дорогой друг? Давай, поговори со мной, ты же хочешь все обсудить, найти компромисс!
– Я хочу поскорее вернуться домой, – мрачно отозвался Бард, – поэтому давай не будем затягивать.
– Вот как ты запел, значит. Что же… придется поучить тебя манерам.
Бургомистр скинул на пол накидку из меха и поманил Барда к себе, а затем сложил руки на животе, ехидно улыбаясь. Его помощник торопливо обмахивал столешницу несвежей тряпкой.
– Альфрид, иди сюда и держи свечи! Значит, лицензия лодочника, так? Может, хочешь расширить возможности, получить разрешение и на вылов рыбы, например?
Он смотрел, как скривился Бард, и от этого тяжелая тоска в груди отозвалась вспышкой злобы, похожей на приступ изжоги.
– Ну что же, ты сам выбрал, – просипел бургомистр, неловким пинком подталкивая гостя к столу.
Бард смотрел на свои стоптанные сапоги. Как Сигрид ни старалась, чище они не стали, хотя старые половицы под ногами тоже давно нуждались в уборке. Пол здесь когда-то был лакированным и блестел, как мокрый, но время и отсутствие должного внимания сослужили ему дурную службу. Полировка поблекла под многолетней грязью, узор дерева почти не различался. Бард проследил дорожку темных капель – должно быть, пролили что-то сладкое и липкое. Он не очень вслушивался в слова бургомистра, предпочитая созерцать грязный пол, потому что и так знал, что тот скажет ему. То же, что и всегда.
Конечно, Бард не раз думал о том, чтобы уйти. Взять детей и отправиться на поиски лучшей доли. За горы, к морю, или на юг, дойти до далеких степей страны коневодов... Тильде восемь. Сигрид и Баин уже почти взрослые, но все равно – дикие земли не для них. Есть орки, гоблины, дикие варги. Есть существа страшнее, такие, у которых нет названий вообще. Что он станет делать, если дети погибнут на его руках, как до этого умерла любимая жена? Поэтому нет, ничего страшного. Только один день в году, можно потерпеть. Зато у них есть крыша над головой, тепло и еда. Это лучше, чем ничего.
Бард не сдержал гримасу отвращения только когда бургомистр предложил ему «расширить возможности», ведь он хорошо знал, что это означает. А еще Бард знал, что его непременно вывернет, едва бледный, мягковатый член окажется у его лица, поэтому даже думать об этом не хотел. Давным-давно он сказал бургомистру все, что думает о нем, и с тех пор тот не упускал возможности напомнить ему его слова, будто бы кичился этим. Стягивая пальто, Бард старался думать о том, что завтра он ранним утром спустит на воду лодку, чтобы переправить охотников к границе леса. Весной зверье голодное, бродит совсем недалеко от жилья, можно разжиться мясом...
Край столешницы уперся в живот, Бард послушно лег грудью на плохо вымытые доски и замер. Он не хотел, чтобы бургомистр думал, что ему противно или страшно, потому что ничего нет хуже безразличия. Свечи в подсвечнике трещали, пламя слабо подрагивало в глазах, жар глубокого стыда проступал на лице пылающим румянцем, пока бургомистр, пыхтя и отдуваясь, продирался в него по живому.
– Жирный, рыжий и рябой! Вонючий, уродливый... пьяница! – повторял он слова Барда, ритмично вбиваясь в его тело.
Бард считал гребки. Восемь, поворот налево, двенадцать коротких, потом пять больших, чуть направо, обогнуть основу арки, слушая течение – в этом месте нередки водовороты. Волны плавно лизали борта его лодки, неровно покачивая. Доски под щекой пахли прогорклым жиром и речной рыбой, а человек позади – потом, немытыми волосами и перегаром. Было не слишком больно, скорее противно. Бургомистр много пил и переедал, потому мужской силы в нем оставалось все меньше. Всего несколько минут – и он вяло излился внутрь, пачкая бедра и порты Барда. Досадливое ворчание вызвало тень улыбки, а рваный выдох и всколыхнувшееся пламя свечей напомнили, что есть в Эсгароте человек, который ненавидит Барда даже сильнее, чем бургомистр. В темных глазах Альфрида плясали огоньки свечей, невозможно было понять, о чем он думает.
Бард шел домой медленно, останавливаясь в темных подворотнях, чтобы отдохнуть. Идти было больно и мерзко, что-то внутри гадко хлюпало и вызывало желчную тошноту. Хотелось снять грязную одежду и окунуться в ледяную воду канала, чтобы смыть с себя следы рук и остатки жидкости, но Бард знал, что это пройдет. Зато у него есть лицензия, значит, еще год он сможет кормить детей, покупать им одежду и обувь, дрова. Есть вещи поважнее, чем простая грязь.
Альфрид никогда не забывал про этот день. Должно быть, он с меньшим трепетом ждал бы свидания с любимым человеком, и дело было не в удовольствии, а в более сильном чувстве. Ненависть.
Раз за разом вглядываясь в лицо Барда, он пытался разгадать его. Почему? Что в нем такого, что бургомистр не просто произносит его имя, а рычит горлом? Что есть у него, чего нет у Альфрида, почему это о нем он думает первым делом, когда просыпается, это про него бормочет во сне, когда Альфрид на цыпочках пробирается за глотком выпивки?
Чем больше ветра в небе, тем было меньше у Альфрида сна. Он ворочался часами, не мог заснуть, и потому отыгрывался на страже. Злые солдаты таскались с ним по предрассветному городу, будто бы следя за порядком, а на деле выискивая для Альфрида повод сорваться на ком-то. Он проверял разрешения, совал нос в поклажу и добычу, едва ли не залезал в чужие карманы, ожидая, пока солнце не коснется крыши дома бургомистра. Всегда находиться рядом, вторить ему, оттеняя своим голосом его решения, быть самым нужным в этом проклятом городишке – разве не лучшее положение? И не в какой-то там любви дело, вовсе нет, просто... так удобно. Полезно. Еще бы не было этого Барда в городе!
Альфрид не в первый раз работал живым подсвечником. Он знал, что у бургомистра дряблая и бледная кожа, что на животе и груди растут редкие рыжеватые волосы, а у Барда длинный шрам на спине, и он почти никогда не стонет. Глядя в его пунцовое лицо, прижатое к столешнице, Альфрид скрипел зубами. Ему казалось, что Бард слегка улыбается, и что такого наказания для него явно недостаточно.
Ночь ползла неспешно, мимо и душно, как если бы снаружи ничего не оставалось, лишь натопленная комната, полная смрада. Свечи оплывали в пазах, роняя желтые капли на руку Альфрида, но он не замечал этого, наблюдая за туманными глазами Барда. Когда он ушел, не сказав ни слова, придерживая порты и покачиваясь, как пьяный, бургомистр сел за стол и пил бренди прямо из бутылки, пока жидкость не закончилась. Альфрид оставил только одну свечу и смотрел на нее, не отрываясь. Ближе к утру бургомистр уснул, положив голову на стол и почти повторяя недавнюю позу Барда. Во сне он вздыхал и ерзал щекой по столешнице.
– А завтра спина болеть будет. И колени. И ничего я с этим сделать не смогу, – прошептал Альфрид догорающей свече.
Огонек стал совсем маленьким, фитиль мигнул и погрузился в озерцо растопленного воска, словно крохотный утонувший дракон. Альфрид накинул на плечи бургомистра меховую накидку и вышел, тихо притворив дверь. Он знал, что сегодня не уснет, даже если упьется до смерти.
За Одинокой Горой занимался рассвет. Блеклая полоска солнечного зарева приподнимала тьму, щекоча ледяные вершины. В Озерный город приходила весна, хотя узнать ее было еще сложно.
Но в общем тут около двух тыщ слов, R, слэш и эммм... запутанный пейринг.
Весна.
Эсгарот засыпал. Потихоньку гасли свечи и масляные лампы в мутных оконцах, успокаивалась вода в каналах. Лодки замерли до утра, похожие на спящих темных рыб с раздутыми боками. Ночь наслаивалась холодом поверх воды и разбухших мостков, старое дерево похрустывало от морозца. Начало весны, когда ночи еще ледяные и пахнут дымом, а утром на причалах скользко и опасно. Днем солнце выходит из-за туч, плавит снег и ледяные глыбы в проулках, пронизывает зимнюю еще, бурую воду тонкими нитями света, и будто бы сам город выглядит приветливым и милым, гораздо более милым, чем есть на самом деле. Но солнце садится, прячется за горами, и Эсгарот снова становится настоящим – темным, сырым и вонючим.
читать дальшеСигрид чистила пальто отца. Снова и снова проходилась она щеткой по старой коже, будто надеясь, что уйдут сами собой потертости и царапины, но сделать с этим уже ничего было нельзя. Старый глухой шов под рукавом накрыт новым, из более светлой нитки. Это Сигрид зашивала по осени. А заплату на боку ставил сам отец. Он варил густой, дурно пахнущий клей из рыбьей кожи и крупяной шелухи, долго смазывал сложенный вчетверо клочок мешковины, прежде чем приладить его к прорехе, а потом оставил на всю ночь под камнем, которым обычно придавливали соленую рыбу в кадушке. Заплата вышла прочная и жесткая, Сигрид казалось, что пришить у нее вышло бы лучше.
– Ну что, готово?
Бард вошел в комнату неслышно, Сигрид вздрогнула от звука его голоса.
– Почти. Еще немного.
– Не старайся слишком. Бургомистру все равно, чистое ли у меня пальто.
Сигрид помолчала, выдохнула сквозь зубы. Ей хотелось сказать, что она понимает. Что ей очень жаль, так жаль отца, что она хотела бы изменить что-то, облегчить его долю, чтобы не был Бард так болезненно и страшно бледен, чтобы не сидел у двери с самого утра, с пустыми глазами и складкой между бровей… Но что она могла сделать?
– Поешь что-нибудь? Есть хлеб, немного бобов.
– Нет, не хочу. Да и не нужно, мало ли что. Поешьте без меня и ложитесь спать. Мне будет спокойнее.
Щетка в руке Сигрид замерла, но тут же махнула по коже снова. Они оба знали, что не получится так. Сигрид не сможет спать, а Бард не останется спокойным. Она будет против воли прислушиваться к звукам снаружи, надеясь угадать его нетвердую походку, а он постарается не шуметь, не стонать, раздеваясь, не греметь пузырьками с настоем, которым промывают раны.
– Пора.
Баин вздрогнул в своем потаенном уголке под крышей и часто заморгал. Тильда замерла под одеялом и перестала дышать. Зашуршало старое пальто, скрипнула дверь, дробный топот по ступеням – ушел Бард.
– Ну вот, – произнесла Сигрид спокойным, как ей казалось, уверенным голосом, – отец получит новую лицензию на год и можно смолить лодку. Все будет хорошо.
Она села на скамеечку и разгладила передник, невидящим взглядом упираясь в закрытую дверь. Тильда закусила угол подушки и плотно зажмурила глаза. Баин шмыгал носом и старательно считал невидимые сквозь ночные облака звезды.
Темнота за окнами казалась густой непроглядной водой. Огонь в камине ревел не смолкая, но бургомистру казалось, что весь жар от него улетает в широкую трубу, обогревая небо. У него начинали ныть кости, локти, колени – значит, поднимается ветер, скоро пойдет дождь. Бургомистр ненавидел свой город, эту зловонную, гниющую дыру на болоте, но кто сказал, что в другом месте сложится лучше? Иногда он мечтал об открытой веранде с каменными плитами на полу, о гроздьях винограда, свисающих с заплетенного зеленью потолка, о теплом море и долгом лете. Бургомистр убаюкивал себя этими мыслями, представляя анфиладу прохладных комнат, за окнами которых щедро лился золотой жаркий полдень, горячий песок и невиданные деревья с плюмажами из листьев на макушках. Он видел себя успешным и любимым правителем торгового города, рынки которого ломятся от товаров, а караваны прибывают из всех уголков Средиземья. Бургомистр вставал бы с рассветом каждое утро и завтракал на веранде, пока ласковое солнце грело его спину.
– Ты всегда встаешь так рано, что я не успеваю поцеловать тебя, – шепот щекочет его ухо, мягкий поцелуй ложится на висок.
– Много работы, ты же знаешь.
– Весь в делах, постоянно, – усмехается его ночная страсть привычно, садясь за стол напротив.
Бургомистр любит смотреть, как янтарно переливается солнце в волосах, как щурятся от света глаза, как капля виноградного сока скользит от уголка рта… В такие моменты он готов бросить все и целый день нежиться в шелках полутемной спальни, срывая поцелуи и тихие стоны с этих губ.
– Милорд?
Вкрадчивый голос Альфрида прорвался сквозь столбы солнечного света, видение медленно растаяло, оставляя во рту горькое послевкусие виноградной косточки. Бургомистр плотнее закутался в меховую накидку, с противным скрипом придвигаясь на стуле к огню.
– Ну что у тебя, Альфрид?
– Он здесь, – помощник подобострастно улыбнулся, демонстрируя плохие зубы.
– Кто здесь?
– Бард, милорд. Пришло время продления его лицензии, помните?
– Сегодня? Уже?
Бургомистр встал со стула, и тут же заныли притихшие было колени, в пояснице прострелило чем-то ледяным и колючим; он оперся о стену и почувствовал, как куском свинца ложится в его груди тяжелая, злая тоска. Не тот это гость, к приходу которого нужно готовиться. Ему не нужно накрывать стол и готовить постель, и веселых бесед вести не обязательно, потому что нет на свете солнечной веранды с каменным полом, а виноград под солнцем растит кто-то другой.
– Пусть приходит.
Бард вошел молча и уставился себе под ноги.
– Значит, за новой лицензией, так? – бургомистр усмехнулся криво, подходя к столу.
Здесь еще красовались остатки ужина – куриные и рыбные кости, недопитый бренди в бокале с плавающей там хлебной коркой, грязные тарелки, пятна от соуса.
– Альфрид, убери это. Так что же ты молчишь, дорогой друг? Давай, поговори со мной, ты же хочешь все обсудить, найти компромисс!
– Я хочу поскорее вернуться домой, – мрачно отозвался Бард, – поэтому давай не будем затягивать.
– Вот как ты запел, значит. Что же… придется поучить тебя манерам.
Бургомистр скинул на пол накидку из меха и поманил Барда к себе, а затем сложил руки на животе, ехидно улыбаясь. Его помощник торопливо обмахивал столешницу несвежей тряпкой.
– Альфрид, иди сюда и держи свечи! Значит, лицензия лодочника, так? Может, хочешь расширить возможности, получить разрешение и на вылов рыбы, например?
Он смотрел, как скривился Бард, и от этого тяжелая тоска в груди отозвалась вспышкой злобы, похожей на приступ изжоги.
– Ну что же, ты сам выбрал, – просипел бургомистр, неловким пинком подталкивая гостя к столу.
Бард смотрел на свои стоптанные сапоги. Как Сигрид ни старалась, чище они не стали, хотя старые половицы под ногами тоже давно нуждались в уборке. Пол здесь когда-то был лакированным и блестел, как мокрый, но время и отсутствие должного внимания сослужили ему дурную службу. Полировка поблекла под многолетней грязью, узор дерева почти не различался. Бард проследил дорожку темных капель – должно быть, пролили что-то сладкое и липкое. Он не очень вслушивался в слова бургомистра, предпочитая созерцать грязный пол, потому что и так знал, что тот скажет ему. То же, что и всегда.
Конечно, Бард не раз думал о том, чтобы уйти. Взять детей и отправиться на поиски лучшей доли. За горы, к морю, или на юг, дойти до далеких степей страны коневодов... Тильде восемь. Сигрид и Баин уже почти взрослые, но все равно – дикие земли не для них. Есть орки, гоблины, дикие варги. Есть существа страшнее, такие, у которых нет названий вообще. Что он станет делать, если дети погибнут на его руках, как до этого умерла любимая жена? Поэтому нет, ничего страшного. Только один день в году, можно потерпеть. Зато у них есть крыша над головой, тепло и еда. Это лучше, чем ничего.
Бард не сдержал гримасу отвращения только когда бургомистр предложил ему «расширить возможности», ведь он хорошо знал, что это означает. А еще Бард знал, что его непременно вывернет, едва бледный, мягковатый член окажется у его лица, поэтому даже думать об этом не хотел. Давным-давно он сказал бургомистру все, что думает о нем, и с тех пор тот не упускал возможности напомнить ему его слова, будто бы кичился этим. Стягивая пальто, Бард старался думать о том, что завтра он ранним утром спустит на воду лодку, чтобы переправить охотников к границе леса. Весной зверье голодное, бродит совсем недалеко от жилья, можно разжиться мясом...
Край столешницы уперся в живот, Бард послушно лег грудью на плохо вымытые доски и замер. Он не хотел, чтобы бургомистр думал, что ему противно или страшно, потому что ничего нет хуже безразличия. Свечи в подсвечнике трещали, пламя слабо подрагивало в глазах, жар глубокого стыда проступал на лице пылающим румянцем, пока бургомистр, пыхтя и отдуваясь, продирался в него по живому.
– Жирный, рыжий и рябой! Вонючий, уродливый... пьяница! – повторял он слова Барда, ритмично вбиваясь в его тело.
Бард считал гребки. Восемь, поворот налево, двенадцать коротких, потом пять больших, чуть направо, обогнуть основу арки, слушая течение – в этом месте нередки водовороты. Волны плавно лизали борта его лодки, неровно покачивая. Доски под щекой пахли прогорклым жиром и речной рыбой, а человек позади – потом, немытыми волосами и перегаром. Было не слишком больно, скорее противно. Бургомистр много пил и переедал, потому мужской силы в нем оставалось все меньше. Всего несколько минут – и он вяло излился внутрь, пачкая бедра и порты Барда. Досадливое ворчание вызвало тень улыбки, а рваный выдох и всколыхнувшееся пламя свечей напомнили, что есть в Эсгароте человек, который ненавидит Барда даже сильнее, чем бургомистр. В темных глазах Альфрида плясали огоньки свечей, невозможно было понять, о чем он думает.
Бард шел домой медленно, останавливаясь в темных подворотнях, чтобы отдохнуть. Идти было больно и мерзко, что-то внутри гадко хлюпало и вызывало желчную тошноту. Хотелось снять грязную одежду и окунуться в ледяную воду канала, чтобы смыть с себя следы рук и остатки жидкости, но Бард знал, что это пройдет. Зато у него есть лицензия, значит, еще год он сможет кормить детей, покупать им одежду и обувь, дрова. Есть вещи поважнее, чем простая грязь.
Альфрид никогда не забывал про этот день. Должно быть, он с меньшим трепетом ждал бы свидания с любимым человеком, и дело было не в удовольствии, а в более сильном чувстве. Ненависть.
Раз за разом вглядываясь в лицо Барда, он пытался разгадать его. Почему? Что в нем такого, что бургомистр не просто произносит его имя, а рычит горлом? Что есть у него, чего нет у Альфрида, почему это о нем он думает первым делом, когда просыпается, это про него бормочет во сне, когда Альфрид на цыпочках пробирается за глотком выпивки?
Чем больше ветра в небе, тем было меньше у Альфрида сна. Он ворочался часами, не мог заснуть, и потому отыгрывался на страже. Злые солдаты таскались с ним по предрассветному городу, будто бы следя за порядком, а на деле выискивая для Альфрида повод сорваться на ком-то. Он проверял разрешения, совал нос в поклажу и добычу, едва ли не залезал в чужие карманы, ожидая, пока солнце не коснется крыши дома бургомистра. Всегда находиться рядом, вторить ему, оттеняя своим голосом его решения, быть самым нужным в этом проклятом городишке – разве не лучшее положение? И не в какой-то там любви дело, вовсе нет, просто... так удобно. Полезно. Еще бы не было этого Барда в городе!
Альфрид не в первый раз работал живым подсвечником. Он знал, что у бургомистра дряблая и бледная кожа, что на животе и груди растут редкие рыжеватые волосы, а у Барда длинный шрам на спине, и он почти никогда не стонет. Глядя в его пунцовое лицо, прижатое к столешнице, Альфрид скрипел зубами. Ему казалось, что Бард слегка улыбается, и что такого наказания для него явно недостаточно.
Ночь ползла неспешно, мимо и душно, как если бы снаружи ничего не оставалось, лишь натопленная комната, полная смрада. Свечи оплывали в пазах, роняя желтые капли на руку Альфрида, но он не замечал этого, наблюдая за туманными глазами Барда. Когда он ушел, не сказав ни слова, придерживая порты и покачиваясь, как пьяный, бургомистр сел за стол и пил бренди прямо из бутылки, пока жидкость не закончилась. Альфрид оставил только одну свечу и смотрел на нее, не отрываясь. Ближе к утру бургомистр уснул, положив голову на стол и почти повторяя недавнюю позу Барда. Во сне он вздыхал и ерзал щекой по столешнице.
– А завтра спина болеть будет. И колени. И ничего я с этим сделать не смогу, – прошептал Альфрид догорающей свече.
Огонек стал совсем маленьким, фитиль мигнул и погрузился в озерцо растопленного воска, словно крохотный утонувший дракон. Альфрид накинул на плечи бургомистра меховую накидку и вышел, тихо притворив дверь. Он знал, что сегодня не уснет, даже если упьется до смерти.
За Одинокой Горой занимался рассвет. Блеклая полоска солнечного зарева приподнимала тьму, щекоча ледяные вершины. В Озерный город приходила весна, хотя узнать ее было еще сложно.
@темы: Фильм: Хоббит (The Hobbit)
-
-
15.04.2014 в 22:23-
-
15.04.2014 в 22:35Бургомистр с Альфридом какахи
-
-
15.04.2014 в 22:53мне прям неудобно что вышло вот такое... надо было все же что-то повеселее забабахать.
Спасибо тебе))) надеюсь, не очень расстроила.
Ваниль.,
ну, старшая доча точно в курсе, а остальные знают, что ему делают больно, детям этого достаточно. Увы, дети и голод толкают на все, реально на все.
Бургомистр с Альфридом-табуретом еще какие, полностью поддерживаю!
-
-
15.04.2014 в 23:22после такого его необходимо откомфортить
-
-
15.04.2014 в 23:29дадада, в планах все так и есть))) это вообще я не знаю откуда проросло, очевидно, темная сторона моей натуры сыграла
-
-
15.04.2014 в 23:34ЕЕЕЕЕЕ!!!!
-
-
16.04.2014 в 00:05Упаси боже) еще раз окунуть ни в чем не повинного Барда в это болото? Никогда)))
Просто другой фик будет, где у него все хорошо)))
-
-
16.04.2014 в 14:36ну ладно, так тоже хорошо
буду ждать)
-
-
16.04.2014 в 20:01-
-
17.04.2014 в 02:07-
-
17.04.2014 в 10:10agua-tofana,
ура)))
fonticulus,
Это здорово, спасибо!